Неточные совпадения
— На мой взгляд, религия — бабье дело. Богородицей всех религий — женщина была. Да. А потом случилось как-то так, что почти все религии
признали женщину источником греха, опорочили, унизили ее, а православие даже деторождение оценивает как дело блудное и на полтора месяца извергает роженицу из
церкви. Ты когда-нибудь думал — почему это?
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же —
признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным
признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, — разум
церкви и власти.
Я могу
признавать, что конституционная религия протестантизма несколько посвободнее католического самодержавия, но принимать к сердцу вопрос об исповедании и
церкви не могу; я вследствие этого наделаю, вероятно, ошибок и уступок, которых избежит всякий самый пошлый бакалавр богословия или приходский поп.
Она
признавала себя членом
церкви Святого Духа.
Он был монархист,
признавал религиозное значение самодержавной монархии, но был непримиримым противником всякой зависимости
церкви от государства.
Я, по совести, не могу себя
признать человеком ортодоксального типа, но православие мне было ближе католичества и протестантизма, и я не терял связи с Православной
церковью, хотя конфессиональное самоутверждение и исключительность мне всегда были чужды и противны.
Православная
церковь не
признает чистилища, как римско — католическая, и поэтому решение бесповоротно, — навсегда, навеки, в бесконечность!
Большой вопрос, можно ли было
признать Синод органом
церкви Христовой и не был ли он скорее органом царства кесаря.
«Никакого главы
церкви, ни духовного, ни светского, мы не
признаем.
Между тем как друг и последователь Хомякова Ю. Самарин предлагал
признать Хомякова учителем
Церкви.
«Христианство есть не иное что, как свобода во Христе»… «Я
признаю церковь более свободною, чем протестанты…
Великая правда этого соединения была в том, что языческое государство
признало благодатную силу христианской
церкви, христианская же
церковь еще раньше
признала словами апостола, что «начальствующий носит меч не напрасно», т. е. что власть имеет положительную миссию в мире (независимо от ее формы).
Церковь освящает не христианское государство, а языческое государство,
признает неизбежность начала власти и закона против анархии и распада в мире природном и благословляет власть на служение добру, никогда не благословляя злых деяний власти.
Чем легче живется арестанту, тем меньше опасности, что он убежит, и в этом отношении можно
признать очень надежными такие меры, как улучшение тюремных порядков, постройка
церквей, учреждение школ и больниц, обеспечение семейств ссыльных, заработки и т. п.
Положения эти
признавали все великие учители
церкви, и на них же утвердил основание своей книги Сен-Мартен».
Люди науки считают христианством только то, что исповедовали и исповедуют различные
церкви, и, предполагая, что исповедания эти исчерпывают всё значение христианства,
признают его отжившим свое время религиозным учением.
Но посмотришь на плоды, чтобы оценить дерево, как учил Христос, и увидишь, что плоды их были злы, что последствием их деятельности было извращение христианства, и не можешь не
признать, что, как ни добры были люди, — дело
церкви, в котором эти люди участвовали, было нехристианское.
Хомяков утверждает, что
церковь есть собрание людей (всех без различия клира и паствы), соединенных любовью, что только людям, соединенным любовью, открывается истина (Возлюбим друг друга, да единомыслием и т. д.) и что таковая
церковь есть
церковь, во-первых, признающая Никейский символ, а во-вторых, та, которая после разделения
церквей не
признает папы и новых догматов.
И не обратится ли такое наше предположение в полную уверенность тогда, когда мы
признаем в таком учении, отвергнутом
церковью, характеристические черты той или другой отжившей религии?
Как ни странно это кажется,
церкви, как
церкви, всегда были и не могут не быть учреждениями не только чуждыми, но прямо враждебными учению Христа. Недаром Вольтер (Voltaire) называл ее l’infame (бесчестная); недаром все или почти все христианские так называемые секты
признавали и
признают церковь той блудницей, о которой пророчествует апокалипсис; недаром история
церкви есть история величайших жестокостей и ужасов.
Пока верующие были согласны между собою, и собрание было одно, ему незачем было утверждать себя
церковью. Только тогда, когда верующие разделились на противоположные, отрицающие друг друга партии, явилась потребность каждой стороны утверждать свою истинность, приписывая себе непогрешимость. Понятие единой
церкви возникло только из того, что, при разногласии и споре двух сторон, каждая, называя другую сторону ересью,
признавала только свою сторону непогрешимою
церковью.
[Имеющее некоторый успех между русскими людьми определение
церкви Хомякова не исправляет дела, если
признавать вместе с Хомяковым, что единая истинная
церковь есть православная.
«Толстой, говорит он, отрицает боговдохновенность Ветхого Завета, посланий, отрицает все догматы
церкви, как-то: троицы, искупления, сошествия св. духа, священства и
признает только слова и заповеди Христа». «Но верно ли такое толкование учения Христа? — говорит он. — Обязаны ли все люди поступать так, как учит Толстой, т. е. исполнять 5 заповедей Христа?»
Не только богачи знают, что они виноваты уже одним тем, что богаты, и стараются искупить свою вину, как прежде искупали грехи жертвами на
церкви, жертвами на науку или искусство, но и бòльшая половина рабочего народа прямо
признает теперь существующий порядок ложным и подлежащим уничтожению или изменению.
Всякая так называемая ересь,
признавая истиной то, что она исповедует, может точно так же найти в истории
церквей последовательное выяснение того, что она исповедует, употребить для себя все аргументы Пресансе и называть только свое исповедание истинно христианским, что и делали и делают все ереси.
Нет, мой отец, не будет затрудненья;
Я знаю дух народа моего;
В нем набожность не знает исступленья:
Ему священ пример царя его.
Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.
Ручаюсь я, что прежде двух годов
Весь мой народ, вся северная
церковьПризнают власть наместника Петра.
— Они отвергают брак, ils vivent comme des chiens avec leurs chiennes! они живут, как кобели со своими суками! Они не
признают таинств, религии,
церкви… notre sainte eglise orthodoxe! Et vous me demandez, si je suis nihiliste!! нашей святой православной
церкви! И вы спрашиваете меня, не нигилист ли я!
Николай Иванович. Это совсем не к этому сказано. Да если бы и
признать, что Христос установил
церковь, то почему я знаю, что
церковь эта ваша?
Александра Ивановна. Какая же это религия, когда он в
церковь не ходит и не
признает таинства. А вы, вместо того чтобы образумить его, читаете с ним Ренана и толкуете по-своему Евангелие.
Николай Иванович. Ведь я вам уже сказал, что я не
признаю этого. А не
признаю потому, что, как в Евангелии сказано: по делам их познаете их, по плодам познаете; я узнал, что
церковь благословляет клятву, убийство, казни.
Только те, которые верят, что служение богу состоит в стремлении к лучшей жизни, отличаются от первых — тем, что
признают иную, неизмеримо высшую основу, соединяющую всех благомыслящих людей в невидимую
церковь, которая одна может быть всеобщею.
Католики отнюдь не неправы в том, что не считают остановившимся догматическое развитие из-за внешнего раскола
церквей, — иначе ведь надо было бы
признать, что очень легко человеческими дрязгами и ссорами преградить путь действия Духа Святого на
Церковь.
Если я буду иметь счастие победить врагов моих и получу похищенную у меня корону, непременно заключу конкордат с римским двором и употреблю все возможные для меня средства, чтобы русский народ
признал власть римской
церкви.
Коллектив начинает играть роль
церкви, с той разницей, что
церковь все-таки
признавала ценность личности и существование личной совести, коллективизм же требует окончательно экстериоризации совести и перенесения её на органы коллектива.
Но судьба душ связана с космическим развитием [Из учителей
церкви только Ориген, который
признавал скрытый и духовный смысл Св.
Ворота, убитые крупными жестяными гвоздями, прикрывались длинным навесом, под которым вделан был медный осьмиконечный крест [Раскольники не
признавали четырехконечного креста, принятого официальной
церковью.].
Третий же способ в том, что,
признавая себя
церковью, следовательно непогрешимыми, они прямо учат, когда им это нужно, противоположному тому, что сказано в писании, предоставляя своим ученикам самим, как они хотят и умеют, выпутываться из этих противоречий.
Хулу на Духа христианское человечество совершало всякий раз, когда
признавало церковь достроенной, христианство завершенным, творчество недозволенным и греховным.
И вместе с тем он утверждал себя почвенником, он дорожил связью с историческими традициями, охранял исторические святыни,
признавал историческую
церковь и историческое государство.
Церковь, на словах
признавая учение Христа, в жизни прямо отрицала его.
— Да, господин капитан, скромность моя не оскорбится
признать, что я, может быть, не хуже вас знаю все скорби
церкви; но справедливость была бы оскорблена, если бы я решился
признать вместе с вами, что в России гόспода Христа понимают менее, чем в Тюбингене, Лондоне или Женеве.
Все христианские
церкви всегда
признавали, что все люди, неравные по своей учености и уму, — умные и глупые, — равны перед богом, что всем доступна божеская истина. Христос сказал даже, что воля бога в том, что немудрым открывается то, что скрыто от мудрых.
Первая
признает иерархию и, пока не имела своих архиереев (до 1846 года), брала попов из православной
церкви.
Я не мог упрекнуть
церковь в том, что она отрицала существенное, но
признавала церковь это существенное так, что оно не удовлетворяло меня.
Они могут молиться Христу богу, причащаться, делать дела человеколюбия, строить
церкви, обращать других; они всё это и делают, но не могут делать дел Христа, потому что дела эти вытекают из веры, основанной на совсем другом учении (δόξα), чем то, которое они
признают.
Такова и оставалась для меня всегда сущность христианства, то, что я сердцем любил в нем, то, во имя чего я после отчаяния, неверия
признал истинным тот смысл, который придает жизни христианский трудовой народ, и во имя чего я подчинил себя тем же верованиям, которые исповедует этот народ, т. е. православной
церкви.
Так что в наше время в нашем христианском мире одни люди, огромное большинство людей, живут, внешним образом исполняя еще церковные обряды по привычке, для приличия, удобства, из страха перед властями или даже корыстных целей, но не верят и не могут верить в учение этой
церкви, уже ясно видя ее внутреннее противоречие; другая же, всё увеличивающаяся часть населения уже не только не
признает существующей религии, но
признает, под влиянием того учения, которое называется «наукой», всякую религию остатком суеверия и не руководится в жизни ничем иным, кроме своих личных побуждений.
До 1762 года, например, строгие меры и лишения гражданских прав, наравне с изуверами, постигали и поповщину, которая от господствующей
церкви отличается единственно тем, что ее последователи не
признают авторитета за православными архиереями.
Но что было не так, я никак не мог найти; не мог найти потому, что учение
церкви не только не отрицало того, что казалось мне главным в учении Христа, но вполне
признавало это, но
признавало как-то так, что это главное в учении Христа становилось не на первое место.
«Ну что ж, — думал я, —
церковь, кроме того же смысла любви, смирения и самоотвержения,
признает еще и этот смысл догматический и внешний.